Полднево

Из переписки И.С. Соколова-Микитова с К.А.Фединым  (также см. http://www.youtube.com/watch?v=8GuoWT5SIwA)

И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину 
27 ноября 1922 г. Кочаны
Кочаны на р. Невестнице.
Ноябрь.
Ну вот, еще тебе напоминание. Помни, что жду тебя всурьез, и  если ты почему-либо раздумаешь приехать, мне будет не в шутку обидно. Теперь у нас очень скверно. Снег пролежал недолго, теперь нагрязни­ло - некуда высунуть носа. Не получаем ни газет, ни писем - никто никуда не выезжает. Ждем снега. Пора снегу лечь прочно, станет сан­ный путь. К твоему приезду кузнец Максим (мой великий приятель и верит в колдунов) выгонит целую четверть «первача» - самогону. Это точно. Матушка моя, Мария Ивановна, уже видела тебя во сне, - так тебя все ждем. Каждый вечер мы слушаем, как воют в лесу волки - это не плач, а волчья песня, жуткая, как сама волчья жизнь. А я, как баба, хочу родить, хочу... «оплодотворенья», и все во мне, как в бочке с дрожжами, - некому «выбить» пробку. (Вот, кстати, обязательно зах­вати дрожжей). Боюсь прокиснуть, остаться в «девах». Ну, черт со всем... Тебя жду нетерпеливо, пойдем на зайцев,  и будем пры­гать в речку. (Зайца ты привезешь - собственноручно убиенного! - в Петербург, жене). А зайцев развелось у нас несусветимо, обнаглели зайцы - ходят по деревне и недавно забодали в овине пьяного мужика Ведеху насмерть. Вот до чего дошло!

К.А.Федин  - И.С. Соколову-Микитову
18 декабря 1924 г. Ленинград
18.XII.1924.
Милый мой Иван Сергеевич,
Спешу кратко сообщить тебе неожиданную и ПРИЯТНУЮ новость: все твои ТРИ книжки в Гос. Издательстве [Имеются в виду книги Соколова-Микитова, изданные к этому времени в Госиз­дате: «На камушке» (1924), «Кузовок» (1924, второе издание), «Лесовое» (1924)]  разошлись и выпущены ВТОРЫМ ИЗДАНИЕМ.
Вопрос о деньгах решится на этих днях, и тебе будут переведены по телеграфу соответствующие ЧЕРВЯЧКИ! Я это дело толкаю каждый день, стараюсь ВЫКОЛОТИТЬ ПОБОЛЬШЕ, чтобы ты и твое семей­ство на праздниках ЕЛИ ПОСЛАЩЕ! ПИЛИ ПОКРЕПЧЕ!
Милый мой, поверь мне, что хорошая книжка всегда найдет дорогу к своему хорошему читателю. Твои книжечки малы, да дороги!
А за сим целую тебя нежно.
I. Если ты напишешь, что сидишь у себя прочно и никуда не соби­раешься, я пришлю тебе 2-е изд. твоего Собрания Сочинений и свою книгу.
II. При том же условии мы (большая компания) собираемся к тебе зимой в гости. Напиши, можешь ли ты принять и устроить человека 4-5 (Пинегин, я - может быть, с женой, Слонимский, Груздев).
Целую. Обнимаю. Люблю. Жене - привет. Старикам - поклон. Кочанам - уважение!
Константин.

 
И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину
25 декабря 1924 г. Кочаны
С речки Гордоты –
из дупла Микитового
на речку Фонтанку –
в дупло Фединово.
Милый друг Константин Александрович!
Вот как затерло меня льдами, запорошило снегом, занесло листом, что никак не могу ответить тебе на твои письма. Пожалуйста, не брани, не суди и пока не записывай в поминанье: даст Бог, будет счастливый ветер, и мы еще погреем у огонька наши старые кости.
Не знаю, удастся ли мне выбраться скоро, но о дальней дороге - о море, о солнце, о людях, о вольной воле - я думаю и ночью и днем. И тебя - обдутого невскими сквозняками - хочется мне повидать очень.
Нынче извела нас лысая зима: сегодня «совецкое» рождество, а с крыш льют капели, и на Николу мужики ездили друг к дружке в теле­гах, били по мерзлой дороге колеса.
А мне та беда, что без пороши нет доброй охоты, - я сижу дома и чувствую себя так, точно мне исполнилось девяносто лет, - по-стариковски сплю чутко, как на дубу дрозд.
Как хотелось бы мне, чтобы ты побывал у меня на Гордоте и на Невестнице, - мы устроили бы такую охоту на волков, что чертям тош­но! (Волков нынче необыкновенно много!). Ты увидел бы нутро деревни, которого нельзя уследить летом, в разгар и разрой!
На старое Рождество жена уезжает к своим, в Коломну, - я остаюсь один: вот славно, ежели бы ты выбрал недельку! Теперь дорога проще прежнего: через Смоленск, на Павлиново (Рязанско-Уральская желез­ная дорога) - а оттуда подать рукой!
Что в Петербурге? Пожалуйста, вышли твой роман¹.
Я так задичал, обомшел, что боюсь и показаться в городе: будет страшно переходить улицу.
Кланяются тебе старики и жена. Старики в Кочанах (пока, так как теперь помещиков истребляют окончательно), - Васька все так же бе­гает за зайцами. - (Вчера на охоте я встретился с волком. У меня была дробь. Я пустил ему в задницу четыре заряда - эх, пошел сигать!).
Поклон твоим.
И. Микитов.
Не забывай!

И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину
21 января 1925 г. Кочаны 
 из Кочановского дупла
в Ленинский (голый и ледяной) день 21/8 января,
ночью.
Милый куманек Константин Александрович,
я получил деньги, 95 рублей - твоим попечением - и шлю поклон. Пишу тебе из Кочановской ночи, из волчьей тоски, из памятной тебе «тишины»: - в невскую росторопь, в городской разрой, в великую суету. Недавно я отправил тебе сборное письмо, обо всем понемнож­ку. Из того письма знаешь ты, что я волчаю и гляжу на звезды. Море, люди, книги, цветы - твой кавказский к-и-ш-ь-м-и-ш-ь - есть ли все это на свете? И ты ли - кум и приятель - пишешь мне из неведомого города Л-е-н-и-н-г-р-а-д-а?
Третьего дня я был в мужиковской бане, мы голые сидели в пару, в березовом духе - и у трех (из пяти) мужиков я увидел на шкуре, на ребрах, на грудях - следы заживших ранений: это оставила память ВОИНА. И, выходя из бани, я подумал про твою тему. Ибо из трех тем
война
революция
Кочаны (Россия)
- первая охватила всех.
Какая нынче невиданная, голая зима! На Крещенье молотил дождь -и к вечеру поля стали зеркалом - это ветер сковал мокрую землю. Нын­че зима без снегов, как без волос девка. Радуются беляки, русаки и прочий рыскучий зверь: нынче не было охотнику ходу!
На прошлой неделе - порошею, я обошел шесть волков и сам же испортил охоту: из первого круга волки ушли - а на втором (я не знал, что волков обошли опять) черт нанес на меня беляка-зайца!.. Теперь -лес, охоту я чувствую так, как музыкант чувствует скрипку: год назад я еще играл упражнения - теперь же я знаю все.
Пишу тебе из ночи, из волчьей - смертной - тоски. Так хотелось бы мне, чтобы ты сейчас сидел здесь, курил папиросу... - Я теперь знаю, что кочановская самогонка пахнет горелым хвостом болотного черта (нынешним летом выгорели все болота, в лес страшно войти: сплош­ной, непролазный повал. В некоторых местах горело под снегом, горит до сих пор)...
Как Л-е-н-и-н-г-р-а-д? - Я все же - еще до смерти - побывать собираюсь
Твой Микитов.

К.А.Федин  - И.С. Соколову-Микитову
30 декабря 1925 г. Ленинград
30 января 1925г.
Ленинград.
Да, да, милый мой друг, есть такой город - Ленинград - есть в действительности, и стоит он на прежнем месте, хоть и заливает его - в этом году - каждую неделю: Нева нынче голая, безо льда, туманы, дождь, снегу вовсе не было...
Только что пришло твое последнее письмецо - хорошее, нежное, как все твои письма. Очень мне захотелось к тебе, в волчью конуру, очень захотелось послать тебе братский поцелуй, милый ты человек!
Писал я письмо Алексею Максимовичу - которого ты просто не понимаешь и потому не любишь - оставил это письмо, взялся за дру­гое - к тебе. С тобой говорить легче (не проще, а легче), потому что ты ближе мне и потому что моя тоска тоже ближе тебе, чем Горькому. А тоска у меня смертная! Совсем затерли пустяки и всякая дрянь - «госизда», бездарные рукописи, люди, которых я исчерпал до дна. Писать некогда, а писать хочется мучительно, больше, чем когда-нибудь преж­де. Тут еще Горький почти в каждом письме напоминает, что «пишите больше, писать нужно каждый день». (От него целая куча писем - хороших - роман хвалит, но «Тишина» его тронула больше, чем ро­ман; это тебе непонятно, но тебе следует «пересмотреть» свое отноше­ние к Горькому). Но как же писать, когда у меня нет покоя, когда весь я опустошен суетой? Ведь писание - это такое сосредоточение, такое единство - как фокус лучей в окуляре. Я же в рассеяньи... Хочу уйти из «госизды» все равно.
Иван Сергеевич, кум мой! Посылаю тебе собрание твоих сочине­ний во 2-ом издании, свой роман и журналы, в которых есть твое. Прости, что только нынче собрался. Деньги, которые ты получил (95 руб.), посланы за «Лесовое» - 45 рублей и за «На камушке» - 50 руб. Сегодня, 30-го января, тебе переведут еще за «Кузовок», рублей 80, точно не знаю. Это будет расчет.
 

И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину
25 февраля 1925 г. Кислово
Вяжное, 25 февраля 1925.
Милый Костя!
Пожалуйста, не забывай, хорошенько запомни, что масленая начи­нается седьмого (по новому) марта, что вот-вот заиграет глухарь, что есть у тебя старый деревенский кум и друг, который ждет тебя из всех сил. Зима уже хряпнула, густо обсыпается елка, и вчера было такое солнце, что глядеть больно! Спеши, кум.
А как я жалею, что не достало терпения увезти тебя с собой! Слав­ная была погодка. В Кочаны я подоспел в самый свадебный день, и уж тебе, наверно, икнулось в ГИЗе, так часто тебя вспоминали кочановские бабы...
А без меня такие здесь произошли события: издох заяц, скоропос­тижно; ощенилась Ирма, пятеркою; изловили у стариков в подполье хоря. На охоту я бегал только один раз потому, что был занят, ставил у себя радио, и вот мы теперь второй день слушаем у себя Москву (слыш­но очень хорошо), оперу из Большого театра, и ко мне валит народ, а я чувствую себя по малой мере Маркони. Эх, кум, куманек, что-то мне грустно было с тобой расставаться... Приезжай, милый.
Твой Иван.
Получил ли открыточку? Как моя книжка², не забраковали? Я пишу в Редсектор о деньгах. Пишу Пинегину, маню.  
 

К.А.Федин  - И.С. Соколову-Микитову
17 марта 1925 г. Ленинград
 Дружище, милый, я сейчас заново перечитал твое последнее пись­мо - какой ты обаятельный! У меня никогда не может получиться по­добного письма. Чего-то, видно, во мне нет, а, может быть, есть во мне что-то омерзительное, не пускающее сделать так хорошо, как велит сердце. Думаю, поэтому не может ничего получиться из нашей «пере­писки», «между прочим», «шутя», как пишешь ты. Я пишу - привык писать - с т-р-у-д-о-м. Меня всегда что-то не пускает, я это «что-то» преодолеваю. Я не только чувствую, что пишу, но и знаю. Верно, ко­нечно, что в романе - к слову - многое не досказано, не вся правда, хотя правда всё. Наверно, это от «омерзительного».
Но я не об этом вовсе хотел черкнуть тебе сейчас. Взял твое письмо, чтобы лишний раз увериться, что там значится:
«А ежели не так (т.е. не приедешь на масленицу), то в начале поста сам буду в Петербурге».
Идет третья неделя. Жена гадала мне, что ты приедешь сегодня. Не оправдалось. Жалко. Завтра мои именины. Если бы ты приехал, был бы двойной повод к тому, чтобы
т-о-л-к-о-н-у-т-ь
п-о м-а-л-е-н-ь-к-ой!
(заимствовано у тебя.)
Приезжай. Иначе ты засидишься и разучишься ходить по городу. Это дело трудное, надо делать экзерцисы...
Я - дрянь! Думал все, что выберусь к тебе, одно время совсем было собрался. Сволочная привязанность моя ко всякого рода «делам» не пустила.
После этого я захандрил, запил, раскис телесно, не могу работать, лень и неврастения одолели меня. Ты мне нужен, чтобы прийти в себя. Ведь ты - право - человек! Кругом меня такие куклы, стекляшки-глаза, опустошенные суетой, отчаяние! Буду рад тебе, как брату. Приезжай!
Это нужно так же потому, что весна на носу, а по весне разнесут нас ветра по дальним сторонам. Я держу нос по заморскому ветру, хочу к немцам, к «хранцузям».
Так приезжай! Жду тебя.
Обнимаю.
Твой Константин.
Где твоя жена? Вернулась из поездки домой? Как Аринушка? Хо­дит? Поклон старикам.
Я думаю, что «Закон о помещиках» вас не коснулся. Ведь ты не из дворян и «в кабале» никого не держал.
Будь здоров, мой друг, и весел. Собирайся. Боюсь одного: как бы не задержали тебя глухари...

И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину
22 апреля 1925 г. Кислово
Из Кислова,
на второй день Пасхи,
в дождь.
Милый друг и кум,
очень, очень досадно, что ты так и не отодрал хвоста от городской проруби. - А такая нынче на Невестнице весна! К моему приезду просохли дороги, все птицы были дома (теперь ждем ласточек; кукушка уже прилетела, но пока не кукует). Ожидаючи тебя, я прожил в Вититневе неделю. Всю неделю мы ночевали в лесу, в Бездоне, у огня. Можешь смеяться надо мною, деревенщиной, - но это не хуже Клем­перера. Нам каждую ночь задавали концерт волки. По утрам я слу­шал, как на болоте водят хороводы журавли. Мы ночевали в волчьем городке, где точно, по радиусам, пробиты волчьи дороги, от дорог -тропы, от троп - стежки. Я ожесточенно бранил тебя за твою невер­ность. Тебе представлялось заглянуть назад этак лет мильончика за 2-3!
Представь - предутренний свет, синий, - и не тишина, а молчание, вечный покой, окостенелость, - по моховому болоту, строгие, как свечки, редкие сосенки с шапками поверху (такими были леса, когда еще не было на земле цветов - и леса были из папоротников) - и такая немь, что жужжит в ушах. - Должно быть, миллион лет назад в таком же лесу играл такой же глухарь (ровесник мамонту) - и так же, проносясь над макушками, квохтали самки... Самое славное во всем этом деле то, что переносишься за миллион лет назад, а для городских нервов - для городского обожествления Минуты - ей-Богу, это совсем непло­хое путешествие...
Я знаю, что я старина, «подполковник в отставке» - но, черт возьми, иногда мне бывает хорошо жить! Не смейся, милый мой друг: сегодня утром в лесу, на рассвете, подсвистывая рябцев, я сидел у мохового пня, думал о том, как хорошо иметь исправный желудок, и заяц прибе­жал ко мне в колени (буквально!), я придавил его стволом ружья, он вырвался, и я увидел, как по ельнику замелькали его белые порточ­ки... Прощай, брат Косой!
Теперь я знаю самый главный секрет, обладание которым дает дип­лом на звание настоящего охотника: очень приятно дичинку убить, но еще приятнее пустить, не убивая...
Эх, милый мой кум, ровесник, брат, - как буду я радоваться твое­му приезду! Тут у меня наклевывается в новом месте новый ток, куда еще не хаживали охотники - и мы пойдем с тобою вдвоем, «на пару», как говорили у нас на пароходе. Васька к твоему приезду нагонит такой самогонки, что от одного духу захочется ходить на четверень­ках.
Помни, что самая подлинная весна еще не пришла, - ты успеешь к лучшему времени, к березовому дню. Жду!
Твой Иван.
Мне совестно в сороковой раз оседлывать тебя, но больше мне не­кого просить: будь добр, накажи в ГИЗе - чтобы непременно прислали мне корректуру всех моих сказок и пошевели насчет денег.
Кислово и Кочаны тебе кланяются.

И.С. Соколов-Микитов - К.А Федину
25 апреля 1925 г. Кислово
Из Кислова.
Костя, милый, -
в прошлом письме я позабыл просить тебя о некоторых вещах, мне очень нужных. Вещи эти суть: 1) поклонись Доре Сергеевне, по­проси ее за меня пройти в свободную минутку в цветочную лавку и купить цветочных семян однолетних и семян какого-нибудь вьюще­гося растения, для балкона многолетних (ты видишь, куда гнет Микитов!); 2) шлю тебе доверенность на толкание и получение денег из ГИЗа (впрочем, нет никакой надобности теперь класть «в банку» - пусть просто пришлют сюда в деревню); 3) сделай милость, при слу­чае напомни в Редсекторе, чтобы выслали мне на исправление руко­пись «Глумов»¹ на короткий срок и авторские прежних моих книжек (и о деньгах, и о рукописи пишу в Редсектор особо); 4) не гневайся на Микитова за такую до тебя настырность; 5) приезжай как можно скорее: весна теперь во всей силе, не хочется выходить из лесу. Я специализировался нынче по глухарям. - Дорога - боком катись. Теперь просто можно бы вам приезжать совсем, домом - на лето. Очень прошу тебя не откладывая об этом подумать. Твои увидели бы самое лучшее время в деревне.
Помни, что жду тебя с большим нетерпением. Берегу для тебя па­рочку глухарей (живых, в лесу) - но только до 10-го!
Обнимаю.
Иван.